Ослетт перебил его:
– Я, конечно, надеюсь, что получу завтрак, к которому привык в Манхэттене. Эмбрионы аллигаторов, жареные головы угрей с паштетом из морских водорослей с чесночным маслом и двойную порцию мозгов теленка. О-о-о, парень! Никогда в жизни не почувствуешь себя таким сытым, как после этого завтрака.
Обалдевший настолько, что скорость олдсмобиля упала наполовину, Ломакс уставился на Ослетта.
– Ну, еда в "Ритц" и правда отличная, но, может не такая экзотическая, как в Нью-Йорке. – Его взгляд переместился на улицу впереди себя, и машина набрала скорость. – В любом случае, вы точно знаете, что это здоровая пища? Мне кажется, что в ней много холестерина.
Ни нотки юмора, ни следа иронии не было в голосе Ломакса. Ясно, что он действительно поверил, что Ослетт ел головы угрей и эмбрионы аллигаторов, а также телячьи мозги на завтрак.
Ослетт, к своему неудовольствию, вынужден был признать, что существовали и гораздо худшие потенциальные партнеры, чем тот, который у него был сейчас. Карл Клокер только казался глупым.
В Лагуне-Бич декабрь считался мертвым сезоном, и улицы в час ночи были почти пустынны. В самом центре города на пересечении трех улиц они остановились на красный свет, хотя ни одной машины не было видно, а ведь справа от них располагался общественный пляж.
Ослетт с тоской подумал, что город был таким же мертвым, как и любое другое место в Оклахоме, и ему снова захотелось услышать шум Манхэттена: всю ночь там сновали полицейские машины и "скорые", извергая вой сирен, и бесконечные сигналы клаксонов. Смех, пьяные голоса, споры, и сумасшедшие крики накаченных наркотиками шизофреников – все эти звуки доносились до его квартиры даже самой глубокой ночью. Такие звуки вообще отсутствовали здесь, в торжественной тишине, как на берегу зимнего моря.
Проехав Лагуну, Клокер передал отчет полиции Мишн-Виэйо на переднее сиденье.
Ослетт ждал комментариев от любителя "звездных треков". Но когда они не последовали, не выдержал молчания, которое повисло в машине и, казалось, накрыло собой весь мир. Он, полуобернувшись к Клокеру, спросил:
– Ну, что? Что ты думаешь? Ну?
– Ничего хорошего, – изрек Клокер из темноты заднего сиденья.
– Ничего хорошего? Это все, что ты можешь сказать? А мне кажется, что это – колоссальная заварушка.
– Ну, – философски произнес Клокер, – в любой тайной фашистской организации иногда нужно, чтобы прошел дождь.
Ослетт рассмеялся. Он повернулся вперед, взглянул на надутого Ломакса и расхохотался сильнее.
– Карл, иногда я действительно думаю, что ты не так уж плох.
– Плох или хорош, – ответил Клокер, – все резонирует с движением мельчайших атомных частиц.
– Перестань, не порти такого чудесного момента, – остановил его Ослетт.
Ночью ему снятся проститутки с перерезанными орлами, задушенные, или с простреленными головами, или перерезанными бритвой запястьями. Проснувшись, он не вскакивает, не хватает воздух ртом, не вскрикивает, как любой другой человек, проснувшийся после кошмаров. Сны его успокаивают. Он лежит, свернувшись на заднем сиденье машины, еще не полностью очнувшись от целительного сна.
Одна сторона лица у него влажная от какой-то устой и вязкой жидкости. Он подносит руку к щеке осторожно, сонно пробует жидкость на пальцы, стараясь понять, что это такое. Обнаружив осколки текла в застывшей слизи, он понимает, что его заживающий глаз вытолкнул их наружу вместе с поврежденным белком глаза, который заменила здоровая ткань.
Он мигает, открывает глаза и обнаруживает, что левый глаз видит ничуть не хуже правого. Даже в темном "бьюике" он отчетливо различает предметы и обивку. Светает.
Через несколько часов, к тому времени, когда пальмы начнут отбрасывать длинные тени на запад летучие мыши успеют спрятаться в свои укромные гнезда между сочными листьями деревьев, он будет совершенно здоров. Он снова будет готов к тому чтобы предъявить счет судьбе. Киллер шепчет:
– Шарлотта…
Снаружи постепенно светлеет. Тучи, принесшие дождь, рассеиваются. Между редеющими облаками выглядывает холодный овал луны.
– …Эмили! – За окнами машины ночь похожа на немного потускневшее серебро, освещенное пламенем единственной свечи.
– …с папочкой будет все в порядке… в порядке… не волнуйтесь, с папочкой все будет в порядке…
Теперь он понимает, что его тянет к своему двойнику как магнитом, и объясняется это их внутренним единством, которое он ощущает шестым чувством. Раньше у него не было ощущения, что существует его второе "я", но сейчас его бессознательно тянет к нему, как будто притяжение – это анатомическая функция его тела, такая же, как биение его сердца, кровообращение и работа внутренних органов, происходящие без его осознанного участия.
Все еще наполовину сонный, он спрашивает себя, нельзя ли использовать его шестое чувство сознательно, для того, чтобы найти своего двойника.
В мыслях он представляет себя фигурой, сделанной из намагниченного железа. Другой – скрывающийся где-то в ночи – такая же фигура. Каждый магнит имеет отрицательный и положительный полюсы. Он представляет, как его положительный полюс притягивает отрицательный полюс своего двойника. Противоположности притягивают друг друга.
Он ищет притяжение и почти мгновенно ощущает его. Невидимые силовые волны легко касаются его и становятся сильнее.
На запад. На запад, потом на юг.
Так же как во время его сумасшедшей и вынужденной гонки, в течение которой проехал почти полстраны, он чувствует, как сила притяжения растет и становится наконец по своей силе подобной притяжению планеты.
На запад и юг. Не очень далеко. Всего несколько миль.
Его тянет сильнее, ему приятно это ощущение, но потом оно становится почти болезненным. Ему кажется, что, выйди он из машины сейчас, он взлетит над землей и на большой скорости устремится по воздуху прямо к своему ненавистному двойнику, который украл у него жизнь.
Внезапно киллер понимает, что противник знает, что его ищут, и тоже ощущает силовые поля, соединяющие их.
Он прекращает воображать магнитное притяжение. Сразу же уходит в себя, закрывается от внешнего мира. Он еще не готов встретиться со своим противником в бою и не хочет до поры до времени открывать ему тот факт, что до их встречи остались считанные часы.
Киллер закрывает глаза.
Улыбаясь, погружается в сон.
Целительный сон.
Сначала ему снится прошлое, населенное теми, кого он убил, и женщинами, с которыми занимался сексом и которых убивал после этого. Потом его охватывают сны, которые можно назвать пророческими, где присутствуют те, кого он любит – его дорогая жена, его прекрасные дочери, проявляющие высочайшую любовь и благодарное повиновение. Они будто купаются в золотистом свете.
Марти разбудил кошмар. Ему приснилось, что он раздавлен. Даже после того, как он проснулся и сон улетучился, ему было тяжело дышать и пошевелить даже пальцем. Он чувствовал себя ничтожным и маленьким и был, странным образом, уверен, что едва спасся от того, чтобы не быть раздавленным на мельчайшие атомы неведомой космической силой, которая не поддавалась объяснению.
Дыхание вернулось к нему неожиданно. Он часто задышал. Паралич прошел, по телу прошла судорога, встряхнувшая его с головы до ног.
Он взглянул на Пейдж, которая лежала рядом, испуганный, что разбудил ее. Она что-то пробормотала про себя, но не проснулась.
Стараясь не шуметь, он встал и шагнул к окну, осторожно раздвинул шторы и посмотрел на стоянку мотеля, а потом окинул взглядом дорогу. Ни одна машина не выезжала и не въезжала на стоянку. Насколько он помнил, за окном все было как прежде. Он не заметил никого, кто прятался бы по углам. Гроза унесла ветер за собой на восток, и в Лагуне наступило такое затишье, что деревья казались нарисованными.